Василий Стенькин - Рассказы чекиста Лаврова [Главы из повести]

Словом, подал я заявление о желании служить в полиции. Написал автобиографию: отец раскулачен, потом будто бы расстрелян НКВД, сам, мол, сидел в тюрьме. Это я цену себе набивал. Приняли. Первые дни действительно вроде ничего. Служба не трудная, платили нормально. Потом послали в Днепровские плавни, партизан ловить. Там страшновато было...

— Сколько партизан вы лично убили?

— Не знаю, не могу сказать. Стрельба сильная была.

— Продолжайте, Ставров.

— После Сталинграда немцы покатились на Запад. И мы, вся полицейская шушера, — за ними. А куда деваться? Добровольная служба в полиции, участие в карательных операциях против партизан — за это не помилуют. Так и бежали с ними. В начале сорок пятого я попал в лагерь. Это немцы придумали — дескать русские освободят вас из лагеря, поверят, что вы не по доброй воле служили у нас...

— Одну минуту, Ставров, — перебил следователь. — Вы когда ушли из Краснодарского края?

— Летом сорок третьего.

— До начала сорок пятого, почти два года, немцы даром кормили вас?

— Нет, конечно. Где-то западнее Киева, потом в Карпатах нас посылали против партизан...

— Много раз вы лично участвовали в боях?

— Порядочно.

— Вместе с немцами?

— Да, одним нам они, должно быть, не доверяли.

— Расскажите подробнее о споем участии в карательной операции под городом Чагор Черновицкой области.

Ставров сильно вздрогнул, прикрыл глаза ладонью и минуты две молчал. Мы его не торопили.

— Нас подняли ночью по тревоге, — начал он медленно, как бы через силу. Оберлейтенант Шарнгорст, командир «зондеркоманды», к которой мы были причислены, объяснил: вблизи Чагора в деревне укрылись партизаны. Под утро мы заняли деревню. Взрослых мужчин расстреляли всех до единого, дома сожгли...

— Рассказывайте дальше.

— Так вот, нас определили в лагерь. Условия? Наравне со всеми военнопленными. Эти четыре месяца показались мне длиннее четырех лет...

— Кто вас освободил?

— Наш лагерь находился в Австрии, его освободили американские войска. Привезли на сборный пункт в Грац. Большой, красивый город, разделен рекой. Мур называется. Жили мы там здорово: пили, любовь крутили с австриячками. И наших девок дополна было. Все могло кончиться хорошо, если бы не...

Ставров остановился на полуслове и задумался. Видимо, еще сомневался — все ли знают о нем.

— Смелее, Ставров. Чего это вы заколебались? Расскажите о ваших встречах с капитаном Харрисоном.

— Значит, и об этом знаете? Разрешите попить, гражданин следователь?

Я налил стакан воды из графина, подал Ставрову. Он залпом выпил.

— Однажды вечерком я с товарищем пошел на вокзал, — начал Ставров. — Просто от безделья. Может, бабенок хотели подцепить... У пакгауза разгружали вагон. Ящики, в них коньяк с красивыми этикетками. Мы обратили внимание: грузчики долго задерживаются на складе, и ящики остаются без присмотра. Улучили подходящую минуту, взяли по ящику — и деру. Нас поймали, отвели в полицию, а оттуда — в тюрьму.

Дней десять прошло, однако. Вызывает этот самый капитан Харрисон...

— Какой он из себя? Обрисуйте.

— Высокий, плотный, я на рост не жалуюсь, а рядом с ним — пацан пацаном. Волосы пепельного цвета, может, седые, блестящие, будто корова лизнула, а тут, — он показал на пробор, — широкая просека... Глаза болотные... Ну, зеленоватые и всегда мутные... Очень смешные у него уши: маленькие, одно ухо оттопырено, а второе прижато к голове.

— Переводчик присутствовал?

— Нет. Капитан Харрисон прекрасно говорит по-русски: чисто, без акцента. Я даже думаю, что он из белоэмигрантов, и фамилия Харрисон не настоящая.

— С чего начался ваш разговор с капитаном Харрисоном?

— Он попросил рассказать о моей жизни. Я сообщил о раскулачивании отца, а потом столько наговорил на себя, — здесь Ставров выругался столь крепко, что мы со следователем поморщились, — уши вянут. Будто я дезертировал из Красной Армии, лично поймал и расстрелял командира партизанского отряда и еще черт-те что...

— Это зачем же?

— Наверное, хотел больше угодить Харрисону. И что меня сбило с толку: Харрисон ничего не записывает, мели, думает, что хочешь... Ладно. Потом он спросил о ящиках. Тут уж не соврешь — с поличным поймали... Да, говорит Харрисон, попал ты, как кур во щи. А парень ты, видать, хороший. Я тебе помогу выпутаться из этой истории. Я, понятно, обрадовался, стал просить его, чуть ли руки не целую. Только, говорит, услуга за услугу. Когда вернешься на родину, выполнишь несколько наших поручений. Я сообразил, в какую беду толкает меня капитан. Нет, отвечаю, я лучше два года — это Харрисон объяснил, что за мое преступление по здешним законам полагается два года — отсижу в австрийской тюрьме, а шпионом не стану.

Он, зараза, смеется. О, это слишком просто, говорит. Нет, голубчик, мы тебя здесь даром кормить не будем, передадим русским, вместе с описанием твоих похождений у немцев.

По его звонку зашел солдат с магнитофоном. Прокрутили мой рассказ. За такое, подумал я, не помилуют. И тут мне пришло в голову решение: принять предложение капитана Харрисона, выпутаться из беды, а вернусь на родину — там посмотрю. Хорошо, говорю, я согласен, если поручения не очень опасные.

В общем, назавтра меня из тюрьмы перевезли на частную квартиру, стали обучать, как выявлять оборонные предприятия, их назначение, мощность, пропускную систему...

— Об этом, Ставров, мы поговорим позднее, — остановил я Ставрова. — А сейчас скажите, кому и как вы должны были передавать собранные шпионские сведения?

У меня мелькнула мысль: нельзя ли воспользоваться способом, который определили Ставрову, и вывести на связь разведчика западной державы, возможно, живущего в нашей стране под каким-то прикрытием.

— Капитан Харрисон дал мне пять или шесть заполненных открыток. Когда появится необходимость, я приезжаю в Москву и бросаю одну открытку в любой почтовый ящик. Через три дня в обусловленном месте меня встречает женщина. Она будет держать в руках мою открытку...

— Вы познакомились этим способом?

— Нет.

— А где открытки?

— Я их сжег в пункте фильтрационной проверки.

— Почему?

— Во-первых, боялся, что открытки навлекут подозрения на меня, во-вторых, я не собирался выполнять поручения Харрисона...

«Какая возможность упущена!» — подумал я с сожалением, и рассказ Ставрова значительно потерял интерес для меня.

— Явка с повинной, — сказал следователь, — могла серьезно облегчить вашу участь... Вы не знали об этом?

— Знал, как не знал. Капитан Харрисон разъяснил и предостерег, чтобы я не попался на эту удочку.